Чужая невеста. Тайна подземелий - Страница 56

А в груди теплым солнышком разгоралось удивительное чувство невероятной всепоглощающей нежности к этому мужчине. Ребенок, сирота, бездомный… Как бы ни била его жизнь, он всегда… ВСЕГДА был тем порядочным и честным «человеком», которого я знаю и сейчас. Трудолюбивый рыжий мальчик, как бы мне хотелось родить ему такого же замечательного сынишку и, в противовес истории Йена, обеспечить малышу счастливое детство.

– Рина же опекала меня, как родного сына, – проговорил норд, чуть обняв меня, немного замечтавшуюся. – Истории разные рассказывала, кормила, защищала, если вдруг кто-то пытался обвинить в воровстве или просто норовил обидеть. А еще она позволяла мне жить на чердаке своего дома при условии, что я не буду нарушать ее покой. Как и любой ребенок, пригретый чьей-то лаской, я привязался к этой старой лэфе. И самые счастливые моменты моего детства были связаны именно с ней. Она стала мне кем-то вроде приемной матери. Собиралась даже наследником своим сделать, заявляя, что ее глупые племянники пустят все имущество по ветру, а я – нет. – На губах мужчины играла улыбка, в глазах же было столько грусти, что я снова испытала недавний наплыв нежности и, медленно подняв руку, принялась поглаживать подушечками пальцев его лицо, шею… все то, до чего было легко дотянуться.

– Ле-е-е-ер, а Лер? – протянул Лааш, задумчиво глядя на меня.

– А? – словно очнувшись, моргнула я.

– Прекрати смотреть на него так, словно он единственный мужчина в мире, – не без ехидства потребовал элементаль.

– Почему? – Я действительно не понимала, ведь Йен и правда для меня… единственный.

– Потому что мне завидно! – ухмыльнулась наглая огненная рожица и тихо захихикала. За что тут же была окачена водой, в которой я по-прежнему стояла.

– Эй! Сейчас обогревателем работать не буду, – возмутился дух, перестав издеваться.

– Сам напросился, – сказал ему напарник и, вновь притянув меня к себе, продолжил рассказ: – Как-то сидели мы с Риной, перебирали ягоды для продажи, она рассказывала очередную байку про фирсов, все чаще появлявшихся в нашем городе, а я, раскрыв рот, слушал. Мелкий тогда был еще, лет десять, не больше. И когда моя благодетельница, взглянув в зеркало, которое недавно приобрела в новой стекольной мастерской, вдруг ни с того ни с сего закатила глаза и потеряла сознание, я просто не знал, что делать. Пытался привести ее в чувство, тряс, бил по щекам, поливал водой, а она лежала, словно мертвая и, казалось, не дышала вовсе. А когда я уже собрался бежать за лекарем, очнулась. Да только… не Рина это была.

– Нифелин? – выдохнула я, с удивлением обнаружив, что почти не дышала, слушая его.

– В Лэфандрии таких лэфири называли одержимыми, – проговорил норд, крепко прижав меня к себе, будто боялся, что исчезну. Желая доказать обратное, я положила голову на плечо тамана и тоже обняла его за талию. Хорошо-то как! – То, что мужчины и женщины, переставшие ни с того ни с сего быть самими собой, – нифелины, я узнал, только познакомившись с тобой, маленькая, – сказал он и, уткнувшись носом мне в волосы, замолчал.

– И что случилось с Риной? – спросила, когда пауза слишком уж затянулась.

– Мне тоже любопытно, – поддержал меня Лааш, который, как выяснилось, этой истории не знал, что лично мне показалось странным.

– Ничего хорошего, – нехотя ответил норд. – На ее шее проступила метка, состоявшая из ряда полосок, излучавших зеленый свет. И это было странно и страшно одновременно. Рина вскочила, огляделась, перепугалась конечно же. Потом заметалась по комнате, крича мне что-то непонятное, а увидев свои руки, затряслась вся, начала бормотать какие-то слова на незнакомом мне языке, потом рванула к зеркалу и, отчаянно застонав, снова потеряла сознание.

– А ты? – Я успокаивающе гладила его по поникшим плечам, продолжая смотреть в глаза: серо-голубые сейчас, словно небо перед дождем.

– А я, дурак малолетний, побежал-таки за лекарем, – тяжело вздохнул Йен и с болезненной улыбкой, скривившей его тонкие губы, закончил: – Рину объявили одержимой и повезли в столичный храм в закрытой повозке под охраной. Меня, естественно, к ней не пустили. А потом по городу разошелся слух, что старушка скончалась по дороге. Кто-то говорил, что сердце не выдержало, другие утверждали, что она билась головой о стены экипажа и пыталась выломать решетку, а когда не получилось, вспорола себе горло вырванным из сиденья гвоздем. Третьи пугали всех историей о том, что демон, вселившийся в Рину, сожрал ее душу. Так или иначе, но лэфа, которую я считал своей приемной матерью, погибла и… не без моего участия. Потом прибыли ее племянники делить наследство и выгнали меня с любимого чердака. Впрочем, поделом. После того случая я стал интересоваться мечеными, расспрашивал, собирал слухи, прочее. А через несколько лет и сам стал меченым, попал в общину и пополнил свои знания об итировых метках уже из более достоверных источников. Когда же сопоставил всю полученную информацию, пришел к выводу о переселении душ, причем не демонических. Потому что никакой потусторонней силой одержимые не обладали. А потом в Стортхэме появилась ты, Лера. Такая вот история.

– Да уж-ж-ж! – выдал Лааш, присвистнув, и тут же обиженно добавил: – А почему мне не рассказывал?

– Вспоминать не хотелось, – устало пробормотал его напарник.

– Ты же ребенком совсем был, зачем терзаешься? – сказала я, глядя на него. – И ты пытался ей помочь.

– Все верно, – покачал головой таман. – Но все равно больно вспоминать. Она была мне самым близким существом… а я собственными руками отправил ее умирать.